Сиань. Ночь.

Уличные кормипьщики выползают на широкие тротуары и на примитивных печах с турбонаддувом готовят Адскую Лапшу. Адскую и острую.

Острая — это не когда ты говоришь: «уфф»,  дышишь ртом и ищешь, чем бы запить. Острая — когда ты поначалу вообще ничего не чувствуешь. Потому что организм не в состоянии представить тебя, способным на такой суицид и не верит в происходящее. Ты жуёшь, а мир вокруг тебя тихо исчезает. Ты выпадаешь из него, он становится немного нереальным, а вокруг тебя с потрескиванием вырастает кокон твоей персональной микроВселенной, в которой ты остаёшься один на один с оглушающим вкусом. Без мыслей, без надежды на помощь со стороны окружающих — один на один. В адски вкусном и адски остром пространстве. А центр этого у тебя во рту.

В этом мире нет времени, нет людей, нет мыслей. Он наверное больше всего похож на ту нирвану, о которой говорят будисты. И в то же время он совсем другой. Ты живёшь в нём Вечность, а потом ещё одну, и ещё одну, и ещё одну, и ещё…

Потом ты постепенно начинаешь слышать звуки. Как сквозь вату до тебя доносится: «аКри, с тобой всё ок?» и какая-то озабоченная китайская речь. Ты ещё не понимаешь, где ты и кто ты, но мир потихоньку возвращается в свои владения.

Тогда ты вытираешь со лба испарину, сморкаешься (ты ведь не забыл положить под руку пачку салфеток?), и шаришь глазами по окрестностям своего тела в поисках холодной живой воды. Тебе не важно, что это за вода на самом деле — сейчас любая будет для тебя живой. Ты хватаешь банку с иероглифами, которыми написана Формула Жизни — хватаешь и жадно всасываешься в её нутро.

Китайцы смеются: сегодня лаоваи — гвозди программы, весёлое приключение. Один из них поощрительно хлопает тебя по плечу, предлагает выпить с ним плохого китайского пива и сфотографироваться на память. Детишки жизнерадостно щебечут и показывают на тебя пальцами. Ты выпученно улыбаешься им в ответ, подмигиваешь раскосым красавицам, пьёшь с китайцем, морщишься от вспышки и даёшь себе зарок: «НИ-КО-ГДА БОЛЬШЕ! НИКОГДА!..»

А потом ты с ужасом смотришь, как твоя рука (ведь твоя же!) сама тянется за новой порцией. Потому что так вкусно ты не ел наверное никогда. Ты прощаешься с миром и кладёшь в рот новый кусок.

И мир исчезает…